из отелей несется музыка, слышится детский плач и женский смех, стайка молодежи танцует хип-хоп, да чинно гуляют папаши с детишками и тискаются в кустах молодые парочки.
У моря Мертвого, в стране Израиль, на Святой Земле, политой кровью поколений гонимого народа, в некотором отдалении друг от друга, как постоялые дворы древности, как оазисы пустыни, расположены пляжи с торговыми точками, магазинчиками, торгующими сувенирами, косметикой из целебных солей Моря, харчевнями, где за малую денежку усталые туристы могут вкусить нехитрые и вкусные порции риса, свежих салатов и мяса, запивая это ледяными напитками и алкоголем. Один за другим останавливаются у этих островков цивилизации огромные туристические автобусы, выходят из них, жмурясь от яркого солнца, туристы, и разбредаются купить сувенирчик, поесть или просто выпить водички. Тут-то оживляется оазис, и звенят в воздухе иностранные голоса, и усталый – как всегда – бедуин подводит поближе к приезжим блохастого своего верблюда, диковинный корабль степей. Авось большой белый господин посадит на костистую спину животного любимое чадо свое, и даст бедуину щедрою рукой зеленый американский банковский билет. А затем туристы вновь собираются в автобус, обсуждая еврейские цены и еврейского бога, и пустота, молчание тысячелетий окутывают придорожный оазис.
Как-то, сидя в тени кафе вот в таком именно оазисе на южной оконечности моря и потягивая ледяной апельсиновый сок, я заметил странного человека. Коричнево-бурый от загара, в затертой белой панаме с полями, в дорогих, но немодных солнечных очках, он пристально наблюдал за туристами, выходящими из автобуса, вызывая недоуменные взгляды, едкие замечания и глупые ухмылки. Незнакомец не походил на нищего, и когда какой-то тучный престарелый американец в широкополой шляпе пытался дать ему милостыню, он вежливо и твердо отодвинул его руку.
Поведение этого необычного человека меня отчего-то разволновало. Когда он грустно смотрел вслед уезжавшему в сторону Иерусалима автобусу, я подошел к нему и протянул бутылку с водой. Незнакомец поглядел на меня, и улыбка на мгновение прорезала его усталое, хотя еще молодое, загорелое лицо. Он снял очки и пристально посмотрел на меня умными карими глазами, немного подслеповатыми и очень грустными. Мне стало ясно, что загорелый, сорокалетний на вид, мужчина, не прочь поговорить со мной, потому что – как оказалось потом, я был прав в своих догадках, последние свои разговоры он вел сам с собой, чем весьма тяготился. Мне пришлось почти силой затащить его на веранду кафе за столик – он боялся пропустить очередной автобус с туристами. От стакана пива незнакомец отказался, но с удовольствием, шумно прихлебывая, начал пить каркаде, приговаривая: «Ах, как она его любит…». Разделавшись с напитком, он рассказал мне свою нехитрую историю.
«Знаете, я любил ее еще со школьной скамьи, только боялся признаться в этом самому себе. Она была такая… особенная, что ли, очень благородная, со строгими и красивыми чертами белого лица, с нежной кожей, и красивыми тонкими руками. Но я ничего ей не говорил. А потом… потом я уехал в Израиль. Знаете… она оказывается очень опечалилась по этому поводу… Только я об этом узнал много позже»…
Незнакомец сделал большой глоток каркаде, алая капля пробежала по его подбородку, покрытому короткой рыжей бородкой.
«Кстати, она рассказала мне в свой приезд, что каркаде – это напиток из гибискуса, и я присылал ей гибискус посылочками в Россию. Впрочем, давайте по порядку – нас снова, после долгой разлуки, свел интернет, это изобретение дьявола, к которому я дал обет не притрагиваться. Знаете социальные сети? „Одноклассников“ знаете? Вот тут мы с ней снова встретились…»
Он поднял голову на шум проезжавшего автобуса, но это не был туристический лайнер. То Армия обороны Израиля везла куда-то утомленных жарой солдат, и стриженные мальчишеские сонные головы подпрыгивали, прислонившись к окнам армейского автобуса изнутри.
«Моя любовь вспыхнула снова,» – продолжал свой рассказ мой загорелый, худой и изможденный, собеседник, – «я мог разговаривать с ней до глубокой ночи, иной раз, до раннего утра, когда за окнами просыпался Город, и чириканье воробьев сменяло ночные рулады соловья на ветке дерева у меня под окном. Знаете, соловей пел почти каждый раз, когда я сидел у своего старого ноутбука, и невидимая нить прорезала 3000 километров сквозь пространство, и связывала наши сердца, заставляя биться их в унисон. Ни от одной, слышите, ни от одной женщины я не слышал в ответ на мои горячие признания таких слов любви, такого понимания, такой горячей и благородной нежности… Понимаете, что бы она не говорила, нравилось мне. Даже наши частые ссоры – она такая,» – тут его голос задрожал и он поправил черные очки на носу, – «такая чувственная, такая темпераментная… такая,» – тут его голос задрожал опять, – «такая МОЯ, понимаете?».
Я кивнул.
«Зовите меня Измаил», – усмехнувшись, продолжил собеседник, допивая каркаде и нетерпеливо подозвал ленивого араба, налившего ему еще кружку, – «я был тогда беден, оправлялся после болезни, знаете… депрессивен… я наобещал ей много и искренне верил, что смогу выполнить свои обещания… я верил в свои силы, а потом понял, что могу только лишь сильно любить ее, но никогда не смогу уехать в Россию и жить с ней там. Не смогу. Я связан кровью с моей Землей. Я вижу иногда, как из развалин иудейских городов вырастают новые здания, как наполняется водой полуразрушенный акведук в долине у Вади Кельт, слышу звуки храмовых шофаров, призывающих евреев к молитве, слышу голос горлицы в стране нашей ушами царя Соломона. Меня разрывало – любовь к ней была такой сильной, что я иногда плакал от восторга, и гладил пальцами компьютерный экран, говоря с ней по «Скайпу», но днем я понимал отчетливо и ярко, что не смогу более ничего…
Она оказалась смелее меня. Она, будучи в Шарм-аль-Шейхе, приехала на однодневную экскурсию в Город.
Знаете эти экскурсии? Бессонная ночь в трясучем автобусе, нудная проверка на границе, галопом по Европам среди скучающих одногруппников по Иерусалиму, а затем Вифлеем и назад – вдоль Мертвого Моря в Египет. Трудно, жарко, но она проделала это, чтобы я увидел ее живой, чтобы узнал, как пахнут ее черные густые волосы, какая шелковистая и нежная ее кожа… как звучит ее голос. Я видел ее на экране компьютера. Я помнил ее девочкой 16 лет, тоненькой, как былинка. Она осталась такой же тоненькой, когда я увидел ее возле автобуса в Иерусалиме. Только лицо ее было взрослым, красивым и грустным. Она ужасно устала от длинного пути. А я… я ошалел. Мы немного поговорили с ней. Она поехала со своей экскурсией в Вифлеем. А я даже не сообразил, что ей хотелось погулять со мной по древнему просыпающемуся городу. По прошествии двух часов я бросился в бюро по прокату машин, взял первую бывшую в наличии – ей оказался «Хенде Аксент» – и бросился догонять ее автобус. Несясь вдоль Мертвого Моря, я изо всех давил на газ, слабый мотор ревел под капотом, машину раскачивало и бросало на поворотах. Один раз я чуть не врезался в обгонявший по встречке грузовик – только бессознательно-точное движение рулем спасло меня. Я кричал ее имя, я звал ее, я был безумен.
Догнал я ее здесь – где мы сидим с Вами“, – он повел рукой вокруг, – „мы посидели и поговорили еще. Я смотрел на нее не отрываясь. Мои губы помнят вкус ее шеи – я поцеловал ее на прощанье, обняв за плечи сзади, и ее голова на мгновенье откинулась на мою грудь. От нее пахло нежным горьковатым запахом полевых цветов, и маленькая жилка билась на ее виске, и мне хотелось обнять ее и прижаться губами к этой жилке. Но я не сделал этого. Мне хотелось взять ее на руки и понести прочь от проклятого автобуса, уносившего ее от меня прочь, во вражий Египет, но мне некуда было нести ее.
Мы расстались через два года. Вышло так, что я своим бездействием и разговорами о любви обманул ее. А ведь я люблю ее до сих пор – намного
